Народное право (правосудие) является предметом изучения как юридической, так и этнологической (антропологической) науки. В первом случае оно рассматривается в его соотношении с кодифицированными сводами законов, управляющих жизнью государства, во втором – как составная часть устной народной традиции, как особый вид обычаев, норм, поверий, запретов и предписаний, регулирующих повседневную жизнь традиционного общества. В первом случае речь идет о так называемом обычном праве, во втором – о правовых обычаях (серб, правни обичаj [Павковић 2001]). Обычное право, исторически предшествующее собственно праву (законодательству), по своему объему и содержанию не тождественно народному праву. Последнее, во-первых, шире первого, т. е. включает регламентации таких ситуаций и отношений, которые не предусматриваются законами, во-вторых, покоится на других идейных основаниях. Так, законом не предписываются санкции в отношении невесты, не сохранившей девственности до свадьбы, или девушки, родившей внебрачного ребенка, тогда как обычай всех славянских народов, как правило, такие санкции предусматривает (или предусматривал). Точно так же не наказываются законом лица, не соблюдающие пост или нарушающие запрет на работу в праздники, тогда как народное право обычно считает такие грехи наказуемыми – если не общественным судом, то Божьей карой. Свидетельство из Вологодской губ.:
...Преступления от греха народ плохо или совсем не различает; иногда важные проступки грехом не считаются, а вещи маловажные считаются за истинный грех. Грех считается важнее преступления, хотя первый часто забывается, потому что он в данный момент не наказывается. Сделать важную работу в Благовещение, Ильин, Иванов и другие дни – большой грех, и в то же время обидеть соседа и сделать ему крупный вред, или всему обществу, можно; самую крупную и ценную порубку леса не считают ни за грех, ни за преступление и удивляются, за что их преследуют, так как “лесину” вырастил Бог для них [ТА 5/4: 118].
Этнографическая литература, как русская, так и сербская, содержит множество примеров такого рода:
...К случаям, которые, будучи ненаказуемыми по закону, запрещаются обычаем, принадлежат: перемена мет на скоте, огораживание полей и огородов до Егорьева дня (волки разорят), перевоз основы для тканья в другую деревню (случится несчастье в деревне, из которой увозят или в которую привозят), не переходить дороги идущему или едущему куда-нибудь по делу (пути не будет), спрашивать идущего: «Куда идешь?» (никакого дела хорошо не делать), а нужно спрашивать: «Далеко ли идешь?», а также отчасти резанье птиц женщинами [ТА 1: 420]; Это не различают преступлением, [если] кого-нибудь обманет, обвесит какой-нибудь торгаш, или кто у кого перекосит или пережнет, или в чужом лесу срубит дерево, даже в казенном месте. Это считает, что есть грех, да Бог простит [там же: 73].
То же свидетельствуют и сербские этнографы:
...По народном схваташу грехота je омрсити се, а слагали, отели и украсти то шце никаква грехота. То je само срамота, недоело]но занимаше (По народному представлению, грех нарушить пост, а солгать, отнять или украсть – это никакой не грех. Это всего лишь постыдное, недостойное занятие) [Петровић 1948: 316].
И, наоборот, некоторые виды воровства, наказываемые законом, считаются простительными в народном праве:
...Такие преступления, как, например, самовольная порубка в чужом лесу, обман в торговле, преступлением крестьяне не считают. (…) Безусловно позорным, постыдным делом кража считается тогда, когда мужик украдет что-нибудь у своего же брата крестьянина. Украсть у барина, у помещика не считается зазорным. (…) Святотатством народ считает только кражу из церкви в самом тесном смысле слова. Украсть же церковного лесу, кирпичей, сложенных близ церкви, – это уже преступление не важное: стыдиться его крестьянин не будет и от соседей таиться точно так же не будет [ТА 2/1: 45–46].
Жизнь традиционного общества регулируется сразу несколькими нормативными системами: 1) христианским законом (Божьими заповедями), 2) законодательством (государственными законами), 3) нормами обычного права, 4) неписаными предписаниями и запретами, управляющими повседневной жизнью и соблюдаемыми по традиции. Каждая из этих систем имеет свои особые ключевые понятия: первая – понятия греха [Толстая 2000а], покаяния, возмездия (вершитель суда – Бог); вторая – преступления, вины, признания вины, наказания (вершитель суда – государственная или местная власть); третья – понятия преступления, вины, наказания (вершитель суда – социум, сельская община, сход и т. п.); четвертая – нарушение нормы, последствия для виновника, общества или всего миропорядка. Первая система по своему характеру – религиозная, вторая – государственная, третья – социальная (общественная), четвертая– мифологическая. Соответственно этому различаются и мотивировки предписаний, и объекты защиты (ср. защита сакральных ценностей в первой, жизни и собственности во второй и третьей, миропорядка в четвертой), и характер наказания за нарушение норм (ср. в первой и четвертой системах «Божье наказание» грешника или его семьи, всего села болезнью, смертью, стихийными бедствиями и т. п.; во второй и третьей наказывает село или сход, мир). Эти системы не разграничены строго, во многих конкретных случаях они накладываются друг на друга, пересекаются и взаимодействуют, наконец, их объединяет универсальное представление о подчиненности всего, что происходит в мире и обществе, божественной воле.