Образ мира в тексте и ритуале - Страница 101

101

Украинские сказки все же сохраняют связь с «песенными» числовыми текстами: при явной тенденции к замене христианских толкований бытовыми в них сохраняется некоторая автономность числового текста и его магическая функция. В белорусских сказках остается лишь мотив разгадывания числовых загадок черта как магический прием, но сами вопросы предельно редуцированы и уже не воспринимаются как самостоятельный компонент:

...

…черт подышов под вокно: «Человеча, кажець: а што ўдвух?» А человек отвечаець: дорога корочей! – А ўтрёх? – Молоциць ляхчей! – А ўчетырёх? – спрашуець ен у яго. А ён кажець: ня черци б у цябе грошій просили, каб мы ўчетырёх молоцили!.. Тоды чорт и побег; потому мужик отгадав уси загадки [там же: 52].

Слухай жа: што ты один у хати? – Встану сярод хаты и растопыру руки, и я ня тые стяны ня дастану, ня тыя! – Ну, добро! А што ўдвох? – А ўдвох мы идом дорогой десять вёрст, здастца за одну. Удвох дорога корочей! – А ўтрох? – А ўтрох молотить ляхчей! – Ну, старик, верно отгадав загадки! [там же: 83–84].

…выскакуець из икипажу прежній яго госць. Подбегаець под вокно пот кутнее – и скричав: што раз? Отвечаець етый старик, который на лавцы: дорога длинна! – Што два? – Дорога корочей! – Што три? – Коли б я у три сохи ‘рав, дык бы ня чорт твое гроши брав!.. Сычас зареготав и счез. Отгадав! [Романов 1891: 213].

…Gdy przyszedł ów diabeł, zaczyna pytać: «Dwa?» – Dostawszy ową mądrość od baby odpowie dziad: «We dwoch dobre mandrowaty». – Tri? – We troch dobre mołotyty. – Czetiri? – Czetyry kołesa to-j wiz (wóz). – Piat’? – Piat’ konij to-j płuh. – Szest? – Szest woływ to-j płuh. – Siem? – Kto siem korow maje, syr i masło maje. – Osm? – Kto wisim doczok maje to-j weczorynki sprawlaje. (Когда пришел этот черт, он начал спрашивать: «Два?» – Наученный бабой, дед ответил: «Вдвоем хорошо в пути. – Три? – Втроем хорошо молотить. – Четыре? – Четыре колеса у телеги. – Пять? – Пять коней – плуг. – Шесть? – Шесть волов – плуг. – Семь? – У кого семь коров, у того есть сыр и масло. – Восемь? – У кого восемь дочек, тот и вечеринки устраивает) [Kolberg 52: 450–451].

В качестве еще одного примера «обытовления» жанра числовых текстов можно привести недавнюю (1991 г.) русскую запись из с. Крылатовка Ревдинского района Свердловской области:

А вот как робятёнка считать учили. Возьмут ладонку, пальчики загибают, а к каждому пальчику свои слова:

Один – один Бог на небе,
Два – два бережка у речки,
Три – до трех раз прощенье,
Четыре – колеса в телеге,
Пять – пять рук на косовишше,
Шесть – крест о шести концах,
Семь – недель великопостных,
Осемь – осемь снопиков в суслоне,
Девять – девять грешников в аду,
Десять – десять пальчиков у Васи.

В этом тексте любопытно сочетание бытовых и религиозных толкований, соответствующих его «учительной» функции.

Приведенный материал проливает свет на соотношение числовых мотивов в некоторых письменных и устных текстах славянского фольклора – при всех жанровых различиях и разнообразии трактовок отдельных чисел, остается неизменной магическая функция порядкового счета и потребность в семантизации числа, независимо от того, закрепляется ли за числом некий сакральный смысл или конкретное предметное соотнесение.

Структура и поэтика фольклорного текста

Предметные оппозиции и их символические функции

Много лет тому назад в нашей совместной с Л. Н. Виноградовой статье о венике [Виноградова, Толстая 19936] мы попытались кратко определить основные признаки (свойства) предмета (в частности артефакта), релевантные для его концептуализации и символизации в языке традиционной культуры, – утилитарная функция, форма, цвет и другие внешние признаки, отношение к другим предметам (вхождение в ряд), характерные для него параметры места и времени, его «происхождение» (способ изготовления, материал и т. п.), его типичные «владельцы» или «деятели» и др. В настоящих заметках я хочу продолжить тему предметного кода культуры и коснуться вопроса о предметных оппозициях, т. е. об антитетическом противопоставлении предметов (часто ситуативно или контекстно обусловленном). Например, в свадебной песне, записанной в Заонежье, в обращении невесты к родителям:

Вы послушайте, желанные родители,
Как приехали поезжанюшка,
Лошаденка лысатая,
А поезжанюшка плешатая.
Скатеретушку кладите им онученьку,
Хлеб-то вы кладите сухаришечко,
Кладите чашечки да им да черепашечки,
Кладите ложченко да им обгрыжченко

– содержатся оппозиции «скатерть – онуча», «хлеб – сухарь», «чашка – черепушка». Прежде чем заняться анализом подобных оппозиций, необходимо уточнить сами понятия предмета и оппозиции применительно к языку культуры.

В логике и философии противопоставляются предмет и предикат (свойство, признак и действие) как два разных типа онтологических сущностей, взаимодополнительных и определяемых друг через друга: предмет идентифицируется по совокупности своих признаков и характерных действий, а предикат – по совокупности своих предметных «актантов»; предмет представляет собой целостный объект действительности, а предикат – абстрагированный от объекта признак, не имеющий конкретного воплощения, но присущий многим предметам; предмет существует в пространстве (занимает определенное место в пространстве, материальном или идеальном), а предикат – во времени; предикат связан с определенной целостной ситуацией, а предмет – с множеством ситуаций и т. д. В лингвистике предметные и предикатные имена также кардинально противопоставляются, ср.: «Для предметных лексем нужно строить дифференциальные толкования, потому что исчерпывающие невозможны, а для предикатных – исчерпывающие, потому что дифференциальные недостаточны. (…) Двум разрядам лексики и, соответственно, двум типам толкований соответствуют и две разные семантические классификации языковых единиц – таксономическая и фундаментальная. Первая предназначена для предметных единиц (например, названий различных объектов живой и неживой природы), а вторая – для предикатных» [Апресян 2009: 28].

101