Образ мира в тексте и ритуале - Страница 161

161

Здесь были рассмотрены лишь самые заметные, бросающиеся в глаза особенности организации текста в нескольких из прочитанных на сегодняшний день фрагментах новгородской восковой книги начала XI в. Мы вполне отдаем себе отчет в том, что далеко не все приемы и фигуры, особенно в смысловой структуре текстов, доступны современному восприятию; многие из них остаются скрытыми и нуждаются для своего выявления и истолкования в более глубоком специальном текстологическом анализе и сопоставлении с другими дошедшими до нас древнеславянскими литературными текстами. Однако даже эти предварительные наблюдения, как кажется, позволяют заключить, что в текстах «Тетралогии» (или, скажем осторожнее, в «стихотворных» фрагментах этих текстов) правомерно видеть один из древнейших образцов оригинальной древнеславянской поэзии, отражающий тот начальный этап ее существования, когда стихотворные формы синкретически спаяны с «нарративной» тканью текста и не всегда легко вычленяются из «прозаического» контекста (да и само разграничение и тем более противопоставление этих двух видов организации текста еще не носит категорического характера). Главные из заметных уже сейчас особенностей «стихотворных» фрагментов «Тетралогии» – ритмическая организация, затрагивающая все уровни текста (силлабика, грамматика, семантика), широко применяемый прием параллелизма, повторы, тавтология, «инерционность», выделенность начала (строки, стиха), «апеллятивный», т. е. ориентированный на адресата, характер текста – сближают их с той разновидностью древнеславянской поэтической традиции, которую вслед за К. Ф. Тарановским принято называть «молитвословным» стихом в противоположность «сказовому» стиху [Тарановский 1968]. С другой стороны, не менее показательно отмеченное выше сходство структуры текстов «Тетралогии» с архаической поэтикой магических форм устной традиции, в первую очередь заговоров.

* * *

С учетом сказанного выше о жесткой организации текстов «Тетралогии» зададимся вопросом, может ли критерий структуры текста верифицировать реконструируемый текст, который удовлетворяет всем остальным (собственно языковым) критериям правильности. Для текстов «Тетралогии» актуальность этого критерия обусловлена тем, что они писались подряд много раз (по не вполне ясным пока причинам) и, следовательно, реконструированы на основе множества «списков», которые могли накладываться друг на друга и порождать разные последовательности одних и тех же фрагментов.

В данном случае речь пойдет о первом из четырех фрагментов – «Законе Моисеевом», который в целом, как уже отмечалось, выдержан в более свободном нарративном режиме, чем остальные три фрагмента, однако и его структура обнаруживает черты явной и сознательной «сконструированности». Эта структура, проявляющая себя в порядке следования, чередования тех или иных языковых элементов (лексических, морфологических, словообразовательных, синтаксических), должна соответствовать семантическим (смысловым, содержательным) заданиям текста, целям его создателя («отправителя»), который стремится воздействовать на адресатов, и другим особенностям прагматики текста. Текст, реконструированный А. А. Зализняком, следующий (сохраняется данная им нумерация строк, убраны повторяющиеся строки):

Пока трудно с определенностью охарактеризовать «автора» этого текста, однако наличие в нем большого «апеллятивного» отрезка, впрямую обращенного к адресатам и построенного на серии императивов, выдает в нем проповедника и «агитатора», а «обличительный» характер начального и конечного отрезков – полемиста и идейного борца за веру. Чередование «констатирующих» (повествовательных) утверждений в презенсе (строки 1–5) с императивными (строки 6-19), которые вновь сменяются повествовательными, но уже в аористе и имперфекте (строки 20–46), создает жесткую структуру, имеющую содержательное оправдание: обличение нечестивого народа (презенс) сменяется призывом пойти к Моисею и просить его обратиться к Господу (императив), затем следует повествование о благах, дарованных Господом, а далее рассказ о проповедях Моисея и его требовании к людям отказаться от идолопоклонства (аорист), который завершается констатацией бесплодности призывов к благочестию: народы вновь поклонялись идолам и не почитали Иисуса Христа (имперфект).

Одна из заметных особенностей структуры подобных текстов – их «инерционность», или кумулятивность, цепочечный принцип построения последовательностей фраз, при котором каждая следующая фраза содержит (повторяет) по крайней мере один формальный элемент предыдущей фразы; во многих случаях наблюдается не один, а более общих элементов. Достаточно посмотреть на первый отрезок текста – он состоит из полностью тождественных фраз, в которых меняется только имя (Велзевулъ – Азраилъ). Строки 5–6 объединяют формы кланяете сѧ и поклоните сѧ; 6–7: положите; 7–8: нет; 8–9: нет; 9–13: (не) беръте ; 13–14: нет; 14–15: опръснъкъ; 15–16: приходите; 16–17: нет; 17–18: нет; 18–19: съберъте – разберъте; 19–20: нет; 20–21: нет; 21–22: нет; 22–23: поиди – поиде; 23–24: господоу – господъ; 24–25: раздълити – раздълишѧ; 25–26: нет; 26–27: питъшѧ; 27–28: нет; 28–29: народы; 29–30: полагати; 30–31: прочѧѩ; 31–32: нет; 32–33: моисеовъ – моисеи; 33–34: горы – горѫ; далее цепочечной связи нет, но используются другие типы повторов и смысловых связей.

Особенно выделяются своей формульностью строки 38–41. Каждая из них делится на две части, имеющие одинаковую синтаксическую структуру (объект плюс предикат), заполняемую одними и теми же грамматическими формами (объект в форме В. ми. и управляющий переходный глагол в форме имперф. З ми.) с неизменным порядком слов (объект предшествует предикату). В качестве объекта выступают лица, объединенные признаком обделенности, недостачи жизненных благ (алчущие и жаждущие, нищие и сирые, немощные и маломощные, уродивые и мертвые), соответственно глаголы составляют единый ряд по семантическому признаку «восполнения недостачи» (напитать и напоить, накормить и призреть, исцелить и лечить, почитать и погребать). Подробнее см. выше.

161