Образ мира в тексте и ритуале - Страница 155

• Предыдущая
• 155 / 237
• Следующая

Обращение к святым нередко предваряет весь текст заговора (так называемое молитвенное вступление), например,

Господу Богу помолюса, Пречистой Божьей Мацери поклонюса, Пречистая Божья мацерь приступала. Божья Мацерь с престола вставала, рабе божьей (имярек) ночные говоряла… [ПЗ: № 64], Светую Прачыстую Божу Маци прашу, / Памажы, памажы Ганни раждённай, хрышчонай уроки угаварыць [там же: № 231]; Сватые пророкы, одвэрнитэ урокы [там же: 268]; Святый Дух, Святая дзева Гасподняя Марыя! Или сама сыйдзи, или ангелаў прышли. Нехай мяне зашчышча-юць и заблюдаюць. И дух твой найдзе мяне [там же: № 659].

В восточнославянской традиции (в ее украинско-белорусском, но не русском варианте) в качестве сакральных персонажей, которым передается истинная власть над положением вещей, выступают не только христианские сакральные персонажи – Бог, Богородица, святые (хотя к ним, разумеется, заговаривающий апеллирует в первую очередь), – но и персонажи мифологического мира: персонифицированные природные явления, стихии, единицы времени – праздники, дни недели и даже сакральные предметы, и нередко – все они вместе.

В полесских заговорах популярна такая формула, обычно завершающая текст заговора:

Не я ратую, / А Бог ратуе, / Божа Матка, / Божьи празднички. / Микола ратуе, / Борыс ратуе, / И ўсе свята ратуюць. / И Божьи деньки ратуюць. / И понедзельник ратуе. / И ўторок ратуе. / И середа ратуе. / И чэтвер ратуе. / И пьятница ратуе. / И субота ратуе. / И недзеля ратуе [ПЗ: № 580, то же № 263, 332, 393 и др.].

Время оказывается такой же высокой сакральной ценностью, как и христианские персонажи, благодаря включению праздников и дней недели в календарный круг почитаемых временных единиц, претерпевающих характерную для народной традиции персонификацию. Единицы времени не только включаются в общие перечни защитников и помощников, но могут фигурировать и во вступительных молитвенных формулах: «Сегодны святой чэтверг, прошу я тебе, Дай помочы от себе» [ПЗ: № 146] или польск. «Piątku świętego, nie zamówium swoje mocu, bosku mocu, panna Jezusa, wszystkich świntych» (Святая Пятница, я заговариваю не своей силой, божеской силой, Пана Езуса, всех святых) [там же]), становясь тем самым полноценными носителями магической силы и субъектами магического действия. Ср. еще: полес. Месяц высокосный, дай тела на кости [там же: № 106], заговор «от сухот» (т. е. от худобы). К дням недели часто обращены южнославянские заговоры-гадания о суженом, которыми пользуются девушки (известны они и у восточных славян): ср. серб. «Сриједа и четвртак два друга, петак и субота два друга, неђеља и понеђељак два друга, а уторак друга нема. О, уторниче, по богу јуначе, дођи ми на сан и кажи ми суђеног који ће ми бити» (Среда и четверг – два друга, пятница и суббота – два друга, воскресенье и понедельник – два друга, а у вторника друга нет. О, вторник, божий угодник, приди ко мне во сне и покажи мне, кто будет моим суженым) [Раденковић 1982: № 575]. В болгарских заговорах немало обращений к святой Неделе (ср. [Тодорова-Пиргова 2003: № 275]), св. Пасхе (ср. [там же: № 103]) и др.

Кроме праздников и дней, сакральными целителями могут быть заря: «Заря-заряница, Божья помажница… Выгаваривай суроки с кастей, с машчей» [ПЗ: № 223]), стихии – буря и ветер, как в одном южнорусском заговоре от полового бессилия: «Это не я лячу – лечить сястра Буря, брат Ветер. И все святыи, сам Бог, Николай Чудотворец, все помогите рабу божыму (имя)» [Проценко 1998: № 166], придорожный крест: «Святы крыжу крыжуваный, на чтэры грани розпысаный, / Будь мылостыв, дай тыла на косты. / А нэ даєш тыла на косты, / Прымы душу до своей мылосты» [ПЗ: № 105], растение репейник под названием дед: «Дзеду мой мошчый, дай маему хлопцу (или дзевочки) полноту на косци» [там же: № 104], растение медвежье ушко – диванна: «Панна Дыванна, Прошу вашей имосци, шчоб дали мэнса на косци» [там же: № 107].

Интересно, что и высшие христианские персонажи иногда обращаются за помощью к космическим силам: «Прачыста Маци па небу хадзила, ясно сонейко прасила. Ясно сонейко па небу хадзило, месячко прасило. Месяц па небу хадзйў и дзицятко (имья) за ручку вадзйў» [ПЗ: № 92]. Не только сама знахарка не смогла оказать необходимую помощь (здесь вылечить младенца от «крикс»), но этого не смогла сделать даже Богоматерь, которой пришлось обратиться к солнцу, солнцу же в свою очередь пришлось обратиться к месяцу, а месяцу – к мифической птице: «У цёмнам лесе пташка шыракалапа, шыракадзюба, шыраканоса. Лапами разграбу, крыльями размету, а дзюбами расклюю. Плаксы и криксы (имья) атжэну» [там же: № 92]. Таким образом, здесь выстраивается целая пирамида субъектов (от отправительницы заговора, знахарки, до мифической птицы), иерархически упорядоченных, причем христианские персонажи занимают в этой иерархии не высшую позицию; высшую позицию всемогущего целителя занимает птица. Каждый из них так или иначе участвует в совершении действия, но решающая роль отдается только одному из них.

В то же время немало заговоров во всех славянских традициях, где «отправитель» текста, т. е. знахарка, произносящая заговор, вовсе не отказывается от своей собственной роли и способности поправить нарушенное равновесие вещей в мире. Это заговоры заклинательного типа, т. е. обращенные непосредственно к злой силе, которую надо побороть, или же даже «косвенные», повествовательные тексты, которые предваряются прямыми заявлениями знахарки о ее намерениях и способностях уничтожить (прогнать) болезнь, наговор и другое зло. Например,

польск. Zamowiom, zalicom i wyganiom choroby na bory, na lasy, na suche korzenie… (Заговариваю, засчитываю и выгоняю болезни на боры, на леса, на сухие коренья…) [Kotula 1976: 336]; полес. Я вас отсылаю у крутии горы, густии лозы… [ПЗ: № 205] или Я леки знаю. Я од лекоў одмоўляю, одговораю [там же: № 156]; Выкачваю леки всяки… [там же: № 158]; А я тэ подуманье знаю, / Я одговораю, я отсылаю… [там же: № 203], Зговорваю урокы и помыслы з ёго костый жовтых, с крыви чэрвоныйи, з очэй чорных, з ёго всих нэрвэй [там же: № 211]; русск. Я заговариваю уроки, я заговариваю родимец (имя). Все боли, все скорби [Адоньева, Овчинникова 1993: № 321]; Злой дух-испуг, сойди на осину, глубокую трясину. Я тебе вызываю, я тебе выкликаю: сойди в трясину, там тебе быть, там тебе жить [Проценко 1998: № 105].