Третий блок (8-10) связан с предыдущим общей идеей нерушимости возведенной преграды, а на структурном уровне – повторением «ситуативного» ряда облако – заря – звезды. С последующим блоком он также связан и содержательно, и формально, поскольку строки 11–18 представляют собой развернутую конкретизацию элемента никому, принадлежащего третьему блоку (строка 8). Внутреннюю связь между строками третьего блока обеспечивает параллелизм заклинательных отрицательных конструкций, состоящих из инфинитивов (не разволокчи – не перекусить – не снять) и прямых объектов в род. и. (облака, зари, звезд).
Четвертый блок (11–18) в синтаксическом отношении несамостоятелен, он зависит от предыдущего и представляет собой перечень субъектов действий, обозначенных глаголами (инфинитивами) предыдущего блока: сначала идут имена лиц, выделенных по половозрастному признаку, с определениями-эпитетами в постпозиции: «ни девке простоволосой, ни молодке-красноголовке, ни мужику-отравнику», а затем ряд субстантивированных прилагательных, сгруппированных в семантически соотносительные (синонимические, антонимические или однородные, соподчиненные одному гиперониму) пары: «ни малому, ни старому; ни седатому, ни плехатому; ни слепому, ни хромому» и т. д. Последние формально могут трактоваться и как обычные постпозитивные определения к парному существительному мужику-отравнику, однако в пользу первой трактовки говорит то обстоятельство, что обычная функция подобных перечней – «исчерпывающее» исчисление всех видов персонажей, от которых может исходить опасность (само называние должно их магически обезвредить); в данном случае полноту исчисления гарантирует повторение отрицания ни… ни, а также использование абсолютивных антитетических конструкций типа «ни малому, ни старому; ни слепому, ни хромому», которые по существу означают «всякий, каким бы он ни был». Подобные перечни источников опасности или, наоборот, охраняемых лиц и объектов входят в арсенал магических средств заговорных текстов ([Толстая 19996: 158–159]; см. об этом ниже); то же можно сказать о магических функциях отрицания [Толстая 19966].
Последний блок (19–25), представляющий собой традиционную формулу угрозы, концентрирует в себе прагматическое содержание заговора: именно здесь впервые называется охраняемый объект (божья скотинка) и определяется источник опасности (кто лихо подумает, зло замыслит), для нейтрализации которого и используется заговор, а также объявляется тактика расправы с ним. При этом в обеих частях формулы угрозы соблюдается грамматический параллелизм: в 20–21 это синонимичные глагольные формы подумает, замыслит с препозицией обстоятельства или прямого объекта (в зависимости от того, как морфологически понимать лихо и зло – как наречия или как существительные), в 22–25 это двучленные субстантивные словосочетания, первый член которых называет средство поражения: шипица ‘колючий шиповник’, смола, дресва ‘крупный песок, гравий’, стрела, а второй – орган, часть тела, на которые будет распространяться его действие: глаза, язык, зубы, уши.
Еще один характерный прием, обеспечивающий связность текста, – цепочечное развертывание текста: каждое следующее высказывание повторяет один из компонентов (часто последний) предыдущего, не прибегая к анафорическим местоимениям или другим средствам синтаксической связи, ср. начальный фрагмент заговора «на ведение скотины» (д. Кузнечиха Сеньковская Красноборского р-на Архангельской обл., запись 1967 г.) [РЗЗ: 1005]:
1. Стану я, благословясь,
2. пойду, перекрестясь,
3. из избы в избу,
4. из ворот в ворота,
5. в чистое поле.
6. В чистом поле есть синее море,
7. в синем море есть остров,
8. на острове стоит святая церковь,
9. во святой церкви есть престол,
10. на престоле сидит Богородица
11. и держит злато блюдо в коленях,
12. а в том злате блюде сто девять замков
13. и сто девять ключов.
Синтаксис прозаического нарратива позволяет здесь обойтись без повторений, например: «…Пойду… в чистое поле. Там есть синее море, на нем остров, где стоит святая церковь, в ней престол, на котором сидит Богородица и держит злато блюдо в коленях, в нем сто девять замков…». Помимо цепевидной конструкции, скрепляющей весь фрагмент текста, здесь, как и в предыдущем примере, поэтическая структура текста включает грамматический и метрический параллелизм. Строки 1–2 состоят из одинаковых сочетаний личной формы глагола и деепричастия, которые оба четырехсложны, конечноударны и связаны рифмой, а первая строка, будучи началом всего текста, как это часто бывает, дополнительно маркирована местоимением я и лишним слогом. Строки 3–4 представляют собой тавтологические (изба – изба, ворота – ворота) конструкции с одинаковыми предлогами (из – в, из – в) и метрически параллельные (ударение на третьем и пятом слогах). Строка 5, семантически и синтаксически завершающая начальный блок текста и одновременно начинающая следующий, отмечена иной метрикой (ударные слоги – первый и четвертый) и иной структурой: атрибутивная конструкция с препозицией определения (чистое поле) будет далее повторяться во всех строках (чистое поле – синее море – святая церковь – злато блюдо); она перебивается дважды: остров в 7-й и 8-й строках и престол в 9-й и 10-й строках оставлены без определения, что также создает своего рода рисунок, образуемый чередующимися прилагательными и существительными: AS-AS-AS-S-S-AS-AS-S-S-AS-AS-S-S, где А – атрибутив, S – субстантив. Строки 6–9 репрезентируют одну и ту же конструкцию: на/в Х есть/стоит Y; в ритмическом отношении созвучны строки 6 и 7 (ударные слоги – первый, третий, шестой) и в меньшей степени 9 и 10 (ударные слоги – третий и девятый, промежуточные ударения не совпадают), остальные строки (8, 11, 12, 13) не обнаруживают параллелизма. В целом, однако, ритмическую структуру всего фрагмента текста (с учетом условности разбиения на строки и не всегда надежных словесных акцентов) нельзя признать совершенно свободной, ср. место ударных слогов (выделены знаком «х»); см. таблицу 1.