Образ мира в тексте и ритуале - Страница 114

114

Особую группу среди пословиц во всех языках и традициях составляют так называемые пословицы (максимы) предпочтения [Арутюнова 1985], т. е. пословицы, которые прямо, своей языковой формой, выражают принятые в социуме оценки вещей, явлений, событий, признаков, объявляя одни хорошими, другие плохими, одни лучшими или худшими, чем другие, и т. д. Оценка, будучи сугубо «человеческой» категорией, – одно из самых ярких проявлений антропоцентризма пословиц. В сборнике Вука Караджича пословицы «предпочтения» составляют немалую группу. Это выражения, содержащие сравнительные наречия или прилагательные типа боље ‘лучше’, више ‘больше’, горе ‘хуже’, јаче ‘сильнее’, лакше ‘легче’ или прямые (без сравнения) оценки: добро ‘хорошо’, зло ‘плохо’, ласно ‘легко’ и т. п. Пословицы предпочтения относятся к оппозитивному типу, поскольку они строятся на антитезе сравниваемых предметов, явлений, ситуаций, признаков, о чем мне уже приходилось писать (Толстая 2008). В них больше, чем в пословицах других типов, проявляется нормализующая и дидактическая функция пословиц, не говоря уже об их роли в системе народной аксиологии и иерархии ценностей.

По своему содержанию пословицы предпочтения относятся к этическим характеристикам и н о р м а м п о в е д е н и я и нередко имеют жанр предписаний: Бољу ћеш чути него ћеш рећи (Лучше молчать, чем говорить); Више ваља слушати шта други говоре него говорити (Надо больше слушать, что другие говорят, чем говорить); Боља је једна размишљена него стотина учињенијех (Лучше одно продуманное, чем сотня сделанных); Гори је женски језик но турска сабља (Женский язык хуже турецкой сабли); к правилам м е ж л и ч н о с т н ы х о т н о ш е н и й: Боље је гост него пријатељ (Лучше гость, чем друг); Више виде четири ока него два (Лучше видят четыре глаза, чем два); Боље је у гроб но бит' роб (Лучше в могилу, чем быть рабом); Волиј’ сам брата за крвника но туђина за господара (имати) (Предпочту иметь брата кровным врагом, чем чужого господином); Волим да ме завиде него да ме жале (Лучше, чтобы мне завидовали, чем жалели); Волим с мудрим плакати него с лудим пјевати (Лучше с умным плакать, чем с дураком петь); Добро је и у паклу имат' пријатеља (Хорошо и в аду иметь друга); Воли своје зло него туђе добро (Предпочитает свое плохое чужому хорошему); Лакше је вјеровати него ићи те питати (Лучше верить, чем идти тебя спрашивать); Лакше је камење уз брдо ваљати него с лудом разговарати (Лучше камень в гору тащить, чем с дураком разговаривать); Ласно је научити него је мука одучити (Легко научиться, но мука отучиться); Ласно је рећи него је мука одрећи (Легко сказать, но мука отказать); Ласно се оженити, ал' се мучно раженити (Легко жениться, но трудно разжениться); к о б щ е с т в е н н ы м ц е н н о с т я м: Боље је село пропадне него у селу обичај (Пусть лучше село пропадет, чем в селе обычай); Волиј’ сам да ми моја земља крв попије него туђа (Лучше, чтобы моя земля моей крови напилась, чем чужая); часто они представляют собой п р а к т и ч е с к и е р е к о м е н д а ц и и, основанные на жизненном опыте: Боље је вјеровати своjим очима него туђим ријечима (Лучше верить своим глазам, чем чужим словам); Боље је дијелити него просити (Лучше давать, чем просить); Боље је и кад него никад (Лучше когда-нибудь, чем никогда); Боље је данас јаје него сутра кокош (Лучше сегодня яйцо, чем завтра курица); Ласно је заповиједати, ал' је мучно извршивати (Легко командовать, но тяжко исполнять) и т. п.

Пословицы, в наибольшей степени концентрирующие в себе то, что принято называть народной мудростью, представляют большой интерес еще и как форма коммуникации и ритуального поведения, в котором они получают новый смысл, возникающий на основе взаимодействия буквальной, логической (обобщенной) и прагматической (коммуникативной) семантики при актуализации пословицы в конкретной ситуации. Именно в конкретной ситуации пословица из «безличного», никому не принадлежащего изречения превращается в высказывание, имеющее своего субъекта, адресата, цель, свою модальность, экспрессию, оценки и т. п. Это определяет особое положение пословицы в ряду других малых жанров, которые не имеют столь сложной семантической структуры – они или целиком определяются ситуацией актуализации (например, приговоры), или, напротив, относительно независимы от нее (загадки, приметы, толкования снов).

Многомерность текста (о семантической структуре баллады «Братья и сестра»)

Баллада, широко известная на Балканах под именем «баллады о мертвом брате» и насчитывающая множество болгарских, македонских, сербских, албанских, греческих, румынских записей, относится к наиболее изученным текстам балканского фольклора и считается хрестоматийным примером балканской фольклорной (культурной) общности. Эта баллада в ее разноязычных вариантах и версиях многократно была предметом анализа фольклористов в самых разных отношениях; посвященная ей литература, начиная с работ XIX века, обобщенных в фундаментальном исследовании И. Шишманова [Шишманов 1896; 1898], насчитывает многие десятки позиций. Исследователей XIX века интересовал прежде всего вопрос генезиса текста, решить который они пытались на основе сопоставления всех известных в то время текстов баллады; при этом одни авторы приходили к выводу о греческих текстах как самых древних, другие отдавали предпочтение сербским версиям баллады. На русском языке баллада анализировалась в работах [Цивьян 1973; 1999: 338–365; Макарцев 2009], где главное внимание было обращено на балканские в узком смысле (т. е. относящиеся к балканскому культурному союзу и репрезентирующие так называемую единую балканскую модель мира) македонские, болгарские, греческие и албанские тексты, а также в работе [Еремина 1991: 110–120], где балканский сюжет рассматривается в его соотношении с другими славянскими балладными сюжетами о дочери, выданной замуж на чужбину. В настоящих заметках предлагаются некоторые наблюдения над семантической структурой баллады «Братья и сестра» из собрания песен Вука Караджича [Караџић 1972а: № 8], которая выделяется не только на фоне «балканских», но и в сравнении с другими сербскими и хорватскими вариантами. Приводим сербский текст, записанный Вуком, и его русский перевод, принадлежащий автору настоящей статьи.

114